Василий и Георгина Чичерины

Посетители редко заглядывают в Тамбовский Дом-музей советского дипломата Георгия Васильевича Чичерина. Может, время сейчас настало такое немузейное, а может, страшиться попасть под жаркое полыхание знамён Октября и назойливое мельтешение агиток, призывающих «революционный держать шаг». Между тем, старинный тихий деревянный особняк, где прошли детские годы знаменитого ленинского наркома, совсем не похож на памятник боевой революционной славы. Конечно, образы вождей мирового пролетариата здесь витают, но не столь ощутимо, а так, исподволь, без монументального размаха. Да и сам соратник Ильича, глава внешнеполитическое ведомства не очень-то выходит на первый план. В экспозициях музея, пожалуй, более широко и колоритно представлены его родственники и родители. Дяде наркома отведён отдельный зал. Крупнейший философ-идеалист, учёный-правовед, общественный деятель, Борис Николаевич Чичерин олицетворял цвет отечественной интеллигенции. Преподаватели вузов, специалисты различных научных учреждений мало-помалу освобождают сейчас от пелены забвения его обширное творческое наследие.

Талантливый род Чичериных заявил о себе в России с XIV века. Он подарил Отечеству множество выдающихся личностей. Чичерины верой и правдой служили при дворе великих московских князей, занимали видные места в царской России.

В гостиной Тамбовского Дома-музея размещены большие фотопортреты основателей одной из ветвей этого рода, родителей Г. В. Чичерина: Василия Николаевича и Георгины Георгиевны. Вокруг — семейные фотографии, на которых Василий и Георгина запечатлены в тамбовских усадьбах Караул и Покровское в окружении детей и родичей. На одухотворенных лицах — тишина и умиротворённость. Вот они — типичные картины благоустроенного дворянского быта. Хотя это только на первый взгляд. За внешним ореолом спокойствия у каждого члена семейства стоит Судьба, таятся годы напряжённых духовных исканий, выбор цели и смысла жизни. Одним словом, жизнь, непохожая на безоблачную идиллию.

Василий Николаевич Чичерин родился в 1829 году в Тамбове. Получил домашнее образование под педагогическим руководством известного учителя Тамбовской гимназии Ивана Сумарокова. После окончания в 1849 году юридического факультета Московского университета — стремительный взлёт по ступенькам дипломатической карьеры. Сотрудник Главного архива Министерства иностранных дел, секретарь русского посольства в Бразилии, высокопоставленный работник дипломатической миссии в Германии, Италии, Франции.

В декабре 1856 года старший секретарь посольства Василий Чичерин знакомится в Турине с внучкой посла Штакельберга, участника Венского Конгресса при Александре Первом Георгиной Мейендорф. А через три года состоялась их свадьба. У баронессы Мейендорф было несметное количество друзей и поклонников в высшем Петербургском свете. Её супруг становится изысканным светским львом, завсегдатаем балов и салонных раутов.

Неожиданно неслыханная новость взбудоражила великосветский Петербург: Василий Чичерин, назначенный в текущем 1869 году русским послом в Америку, вдруг оставил дипломатическую службу и удалился от светской жизни. Что же случилось? В салонах на все лады толковали о крупной ссоре Василия Николаевича с родственником жены бароном Рудольфом Мейендорфом. Психически неуравновешенный кузен Георгины нанёс серьёзное оскорбление её мужу. По законам высшего света за этим инцидентом должна была последовать дуэль. От Василия ожидали законного возмездия обидчику. Однако он от поединка наотрез отказался. На его голову тут же посыпались обвинения в трусости, в измене дворянской чести. Но, как выяснилось позже, отказ от дуэли произошёл не из-за слабоволия и малодушия, а по мотивам религиозным.

Ещё во время службы в Париже Василий Николаевич свёл близкое знакомство с английским проповедником-евангелистом лордом Редстоком. Этот аристократ много путешествовал по странам Западной Европы и с большим энтузиазмом проповедовал духовное возрождение через веру в Иисуса Христа. Редсток призывал к жизненно активному христианству, к деятельной вере. Желая от души послужить Богу, он открывал ночлежные дома для бродяг, строил госпитали, проводил евангельские собрания в аристократических домах. Сердечная проповедь Редстока о христианской любви глубоко затронула душу Василия Николаевича. Христос учит любить даже врагов и молиться за обижающих. Тогда не будет ли грехом стремление воздавать злом за зло и обидой за обиду?

Было ли обращение Василия Николаевича к евангельским идеалам спонтанным? Вряд ли. Слово и беседы Редстока, по всей вероятности, смогли пробудить то, что подспудно созревало в глубине души годами ранее. И отец, и мать Василия были людьми религиозными. Но их религиозность не ограничивалась рамками обрядоверия. По замечанию другого сына Бориса, вера для их отца, Николая Васильевича, была «высшим освещением нравственного мира, залогом и предвозвестником будущей жизни»1. Мать, урождённая Хвощинская Екатерина Борисовна, тоже отличалась не внешним, а жизненным внутренним благочестием. Она никогда не гналась за модой, уклонялась от балов и увеселительных празднеств.

Родители воспитывали восьмерых детей. Несмотря на каждодневные семейные хлопоты и уйму дел по ведению большого хозяйства, Николай Васильевич каким-то чудом находил время для того, чтобы следить за всеми новинками в духовно-интеллектуальном мире и поддерживать дружбу с деятелями литературы и искусства. Он был знаком с Грановским, Герценом, постоянно общался с Евгением Баратынским, писателем Николаем Павловым, актером Михаилом Щепкиным. Практическая сметка сочеталась у Николая Васильевича с любовью к философии, литературе, истории, изящным искусствам. «Человек ясного и твёрдого ума, высокого нравственного строя, с сильным характером, с глубоким знанием людей, с тонким литературным вкусом и врождённым чувством прекрасного», — так очерчивает внутренний портрет отца его сын Борис2. Образ Николая Васильевича был бы не совсем полон без рассмотрения ещё одного не менее яркого дарования — педагогического.

Первым учителем жизни и мудрым наставником для Василия и других детей всегда был отец. Он внимательно и в то же время без назойливости и давления наблюдал за учёбой и поведением сыновей. В длинных письмах он хвалит студента Васю за то, что тот прекратил играть в карты, рекомендует сыну проявлять упорство и постоянство в достижении поставленной цели, советует не кичиться знатностью и древностью своего рода, ни в коем случае не искать наслаждений и удовольствий в жизни. Когда отец узнал о том, что Василия не приняли в каких-то высших аристократических кругах, и сын из-за этого впал в депрессию, он не преминул высказать в письме свои соображения: «Неужели ты так скоро заразился пустым тщеславием, этой общей болезнью великосветских людей? Неужели твоя свежая душа приняла уже в себя гнилые миазмы светской атмосферы? Высший круг составлен из людей пустых, но чопорных и надутых, прикрывающих свой эгоизм и внутреннюю бедность блеском наружной роскоши и приятностью форм. Одумайся, милый Вася, пока порча не проникла до костей… Берегись этой заразы, умерщвляющей всё истинно доброе и прекрасное в душе человека»3.

О частых перепадах настроения и внутренней борьбе свидетельствуют дневниковые записи молодого дворянина Чичерина. Свой дневник Василий называл: «Мой журнал». В нём с явным преобладанием звучит исповедальная тональность. Василий подвергает себя неподдельному самоанализу и самобичеванию, борется с противоречивыми чувствами. «Во мне всегда было много самолюбия, а вместе с тем и самоотречения», — признает Василий4. Он отмечает в себе довольно сильные порывы к проповедничеству: «Я толковал всем и каждому о твёрдости, моральной силе и обуздании страстей»5. Василия постоянно преследуют мысли о назначении человека, о жизненном призвании. Читая «Дэвида Копперфильда» Диккенса, Василий увидел привлекательную черту характера главного героя в том, что он «не домогался стать выше своего положения, отчего и был свободен» 6. Соотнося персонаж Диккенса с близким ему окружением, Василий отмечает: «У нас же я вижу противное: всякий, на какой бы ступени он не стоял, старается гнушаться равными и быть последним между теми, кто выше его. Отсюда вечный страх упасть, потому что не стоит на той ноге, которую ему Бог дал, но втёрся и выработал себе место, где он не мог вкорениться»7.

Строгий уклад жизни, мудрая опека отца сызмала готовили Василия к ответственному поприщу. Первые годы службы в Министерстве не удовлетворяли Чичерина. Ему приходилось выполнять рутинную работу чиновника средней руки в Главном архиве. Молодой человек жаждал «порыскать по свету». И вскоре такая перспектива открылась перед ним.

С 1853 года начинается кочевая жизнь Василия Чичерина в качестве российского дипломата. Два года он служит в Бразилии, затем перемещается в европейские страны: Германия, Италия и, наконец, Франция.

Французский период жизни дипломата отмечен углублением богоискательства. Из года в год он ведёт переписку с братом Борисом. Его письма несут отголоски острых дискуссий о достоверности Евангелия, о сущности христианства. «Христианство, отделённое от личности Спасителя, делается абстрактным, и вся его животворная сила утрачивается, — уверяет Василий брата. — Если стать на ту точку зрения, что в Евангелии заключена не доктрина, а живое и полное описание земной деятельности Человека, именуемого Христом, то необходимо быть проникнутым живым сознанием всех действий и речей этого Человека, как будто Он действовал перед нашими глазами»8.

Советник русского посольства Василий Чичерин с интересом посещает в Париже библейские собрания. Местом встреч для духовных бесед был салон госпожи Андрэ, матери солидного банкира-миллиардера. Представители местной аристократии увлечённо обсуждали вопросы богопознания и спасения души, читали Библию, воспевали христианские гимны, молились. Желанным гостем на этих своеобразных раутах был английский проповедник лорд Гренвилл Редсток. Он по обыкновению молился вслух своими словами, раскрывал Библию, читал отрывки и в простой манере изъяснял их применительно к жизни. Проповеди Редстока захватывали Чичерина тем, что в них не было никаких отвлечённостей, сухого академизма, изложения каких-либо мелочных правил и религиозных обрядов. Простая детская вера, искренняя любовь к Богу и к ближним, — вот круг тем, которые живо освещал Редсток.

Под впечатлением свободных библейских штудий Василий Николаевич вдруг увидел в христианстве иное измерение. О своих открытиях в духовной области он не переставал делиться с братом. «Мне кажется, ты ищешь обращения к христианству не там, где бы ты мог его найти. Подобно тебе и я долго находился на этом пути, кто ищет разумом, находит философию. А вера в личного Христа дает тебе постоянного спутника и охватывает не только способности к рассуждению, но и душу» — доказывает он своему сородичу9.

Борис Николаевич был, как известно, человеком науки и привык мыслить рационально. Его перу принадлежат фундаментальные труды по юриспруденции, социологии, политологии. Но в то время, когда Василий начал затрагивать в письмах вопросы духовные, теологические, Борис взялся за иной труд. Свою новую книгу он назвал «Наука и религия». Учёный не превозносит науку, хотя большинство тогдашней интеллигенции увлекалось позитивистскими идеями и возводило науку на высокий пьедестал. Он ставит науку в определённые границы. Какие бы эксперименты ни проводил человек, изучая природу тех или иных явлений, в них всегда будет присутствовать некая неразгаданная тайна. Борис Николаевич отдаёт дань религии, усматривая в ней основу нравственности и силу, которая возвышает человека над суетной обыденностью. Приступая к изучению религии, Борис Чичерин использует метод научно-философского исследования, берёт на вооружение логику. Интересную и своеобразную оценку методологии Чичерина-учёного дал Николай Бердяев: «Справедливость требует признать Чичерина одним из самых сильных русских умов. Его знания и сфера интересов были необыкновенно обширны… Это был ум административный… В уме этом было что-то доктрическое, а в натуре что-то слишком рассудочное»10.

Вот эта склонность к рассудочности более всего, пожалуй, беспокоила его брата Василия. Тот был убеждён в том, что с помощью научного анализа и философии невозможно проникнуть в суть такого феномена как евангельское провозвестие. «Возьми Евангелие не с тем, чтобы критиковать, но с искренним желанием просветиться, — советует он Борису Николаевичу. — Попробуй наедине стать лицом к лицу с Богом, Которого существование ты признаёшь, хотя не знаешь Его, но проси в молитве, чтобы этот Неведомый Бог наставил тебя. Это время не будет потеряно даром. Ты судишь о христианстве, не вкусивши его. А мы будем продолжать за тебя молиться»11.

Василий и Борис отличались друг от друга по складу ума и темперамента. Василий — мистик по натуре. Борис стоит ближе к схоластике. Для Василия главный инструмент богопознания — сердце. Для Бориса — интеллект. Василий больше опирается на интуицию, а Борис кладёт в основу философское исследование. Они оба искренне стремились постичь Абсолют, но только разными путями. Василий избрал путь евангельских пастухов, а Борис шёл путём волхвов. И те, и другие, как известно, нашли Иисуса и преклонились перед Ним. В труде Бориса Чичерина «Наука и религия» прослеживается влияние великих философов-схоластов: Фомы Аквинского, Николая Кузанского, Иоганна Лейбница. Схоласты большое значение придавали интеллекту, стремились найти гармонию между разумом и верой, между религией и наукой. Та же проблема волновала и Бориса Чичерина: «Разрыв между религией и наукой происходит иногда от недостаточности науки, иногда от несовершенства религии. Но окончательной целью развития должно быть высшее объединение обеих областей» 12. Опираясь на столпов схоластики, следуя в русле европейской рационалистической философии, Борис Чичерин не игнорировал полностью и мистический опыт брата. Его «Наука и религия» представляет собой, по сути, критику позитивизма и развернутую апологию христианства. На страницах его книги, нет-нет, да и пробивается откровенно проповеднический пафос, напоминающий пассажи из писем брата Василия. Борис Николаевич часто сетует на то, что современный человек из-за безверия «превратился в исключительно вниз смотрящее существо»13. Он возвышает скорбный голос о людях, «которые забыли даже, что существует свет Божий, и готовы закидать каменьями того, кто дерзает о нём помянуть»14. Говоря такие слова, Борис Чичерин как бы предугадал судьбу брата. Ведь Василий Николаевич глубоко пережил новый кардинальный поворот на пути духовных исканий. Христианство перестало быть для него некой традиционной религией, но превратилось в образ жизни, в повседневное следование по стопам Христа. В нём возобладало сильное желание быть носителем Божьего света и высшего добра. По мере углубления веры, менялись многие понятия и представления Василия. В свете учения Христа он со всей ясностью увидел, что между аристократизмом светским и аристократизмом духовным — дистанция огромного размера.

Столь большая перемена в мировоззрении дипломата настроила против него высших чиновников из аппарата Министерства иностранных дел. Они стали смотреть на Василия Николаевича как на «юродивого отщепенца» и «сектанта». Верующему максималисту недвусмысленно дали понять, что его взгляды несовместимы с занимаемой должностью.

Оказавшись вне государственных дел, Василий Чичерин нашёл для себя поприще более скромное, но отрадное для души. Он возвращается с женой в Тамбовскую губернию, поселяется в имении Покровское Козловского уезда. До приобретения дома в Тамбове Василий и Георгина летом обычно занимались хозяйством и устраивали усадьбу в Покровском, а на зиму переезжали к брату Борису в имение Караул Кирсановского уезда.

«Мы в эту пору во многом с ним расходились. В Париже он заразился узко-протестантским направлением, которое в нём было тем менее понятно, что он был верующий православный, — писал в своих “Мемуарах” Борис Николаевич. — Но частные разногласия не мешали нашим братским отношениям. При возвышенном нравственном строе, при невозмутимой ровности его характера, при его старании избежать всякого, сколько-нибудь жесткого соприкосновения, жить с ним было легко. К счастью, сошлись и наши жёны. Да и трудно было не сойтись с моею невесткою, одной из самых чистых и возвышенных натур, какие мне случалось встречать. И она так же, как и брат, даже более, ибо само была протестантка, заражена была пиетическими взглядами. Но это вполне искупалось безукоризненною нравственной прямизною и глубоко сердечным настроением. Жена моя, которая была глубоко религиозна и постоянно изучала Библию, но с преданностью православной церкви соединяла широкую терпимость, сходилась с нею в основных христианских воззрениях и полюбила её сердечно. Мелкие домашние дрязги исчезали в общем задушевном строе. Жилось хорошо»15.

Православный Василий и лютеранка Георгина вошли в русло пиетизма. Естественно, Георгине этот шаг дался легче. Ведь пиетизм как межцерковное движение за оживление и обновление духовной жизни зародился как раз на протестантской почве. Из протестантской среды он перекинулся на католичество и затронул частично русское православие. С 1874 года носитель идеалов пиетизма лорд Редсток стал частым гостем в домах петербургской и московской знати. Борис Николаевич Чичерин упоминает, что этот проповедник часто наносил визиты семье брата Василия, когда она оказывалась в Петербурге16.

Горячим распространителем евангельской проповеди Редстока в России стал известный петербургский аристократ Василий Александрович Пашков. Его именем впоследствии было названо широкое евангельско-протестантское движение, вобравшее в себя многие высшие и простонародные слои Российской Империи во второй половине XIX века. В Архиве канцелярии тамбовского губернатора хранится циркуляр Министерства внутренних дел губернаторам, градоначальникам и полицмейстерам об учреждении строжайшего надзора за членами «Общества поощрения духовно-нравственного чтения», организованного Пашковым в 1876 году. В списке высокопоставленных пашковцев значится имя Георгины Георгиевны Чичериной. Городской полицмейстер и уездные исправники регулярно слали губернатору краткие донесения о поведении и всех переездах Георгины.

«Вера без дел мертва есть» — таков был девиз евангельских христиан-пашковцев. Супруги Чичерины следовали ему жертвенно и неуклонно. Усердными стараниями хозяев родовое имение в селе Покровском превратилось в очаг деятельного христианства. В сердце Георгины горела страсть спасать души. Она просвещала крестьян библейской мудростью, уговаривала их не пьянствовать, жить с высоким смыслом, искать радости и утешения в служении Богу и ближним. Регулярные устные беседы о христианских идеалах человеколюбия подкреплялись конкретными делами. Не только духовные брошюры раздавала крестьянам Георгина. Бедные и больные получали из её рук продукты, деньги, одежду, лекарства. Вместе с мужем на свои средства они построили и содержали школу, открыли библиотеку, медицинский пункт. На удивление всем Василий нередко сам исполнял работу фельдшера. «Иные говорят, что лучше немедику не приниматься за дело, — писал он брату Борису. — Но, когда ко мне приходят со словами: Батюшка, помоги! Мой сын лежит, не может работать, а без работы мы с голоду помрём, тогда уж не толкуешь о том, медик ты или нет, а утопающему хотя бы соломинку протягиваешь»17.

Особое сочувствие к больным усиливалось ещё и оттого, что сам Василий Николаевич не отличался от природы крепким здоровьем, и на себе испытал мучительные страдания от различных недугов. Несмотря на возрастание всевозможных хворей, во время русско-турецкой войны он отправляется по линии Красного Креста в Бухарест, где потратил немало трудов и сил на заботу о выздоравливании больных и раненых воинов.

Жители Тамбова знали и уважали Василия Николаевича как самоотверженного благотворителя. Вернувшись с войны в Тамбов, он возглавил работу «Общества попечения о бедных». Местные гимназисты не раз приносили ему свою благодарность за душевный и практический отклик на их нужды. Городская общественность возвела Василия Николаевича в почётные члены «Общества для пособия нуждающимся воспитанникам гимназии».

Непрерывные тяготы и беспокойства подтачивали и без того слабый организм Чичерина. 3 октября 1882 года Василий Николаевич скончался от туберкулёза. Несмотря на то, что Чичерин несколько расходился с господствующей церковью, тело его удостоилось погребения по православному обряду и захоронения на территории Казанского монастыря. Церемонию похорон совершил епископ Палладий.

«Василий Николаевич не был благотворителем в том смысле, как привыкли у нас понимать это слово: он не основывал своих добрых дел на одной только материальной помощи, а принимал сердечное участие в каждом, кому помогал, — писала в некрологе газета “Тамбовские губернские ведомости” от 8 октября 1882 года. — Эта теплота и чувство, искренность и твёрдость убеждения в деле помощи нуждающимся и, вообще, гуманность его хорошо известны тем тамбовцам, которые входили с ним в какие-либо отношения»

Естественно, благотворительность христианская — это не просто широкий жест состоятельного человека, не знающего куда деть излишки доходов, а искренняя потребность души. Потому и не укладывается подлинная христианская любовь в рамки одной конфессии, одной партии, она не делит людей на своих и чужих. В атмосфере такой любви жила семья Чичериных.

Будущий дипломат, всесторонне одарённый сын Василия и Георгины Чичериных тоже дышал этим чистым воздухом. Он слышал эмоциональные молитвы родителей, пение проникновенных христианских гимнов, мудрые библейские беседы. Георгина на пятнадцать лет пережила супруга. Всё это время было посвящено воспитанию детей и религиозно-общественной деятельности. Георгина обучала детей музыке, прививала им любовь к истории, языкам, искусству. В запасниках музея можно увидеть её собственные рисунки, где запечатлена природа Италии, уютные улочки живописных южных городов. В летнее время Георгина часто брала с собой Георгия на миссионерские просветительские собрания для крестьян. Тонкая впечатлительная натура мальчика живо впитывала рассказы и поучения из Библии. Двенадцатилетний Георгий даже написал несколько духовно-музыкальных сочинений: «Херувимская песнь», «Блаженны вси», «Помышляю день страшный», «Придите и видите». Подлинники этих работ хранятся в отделе рукописей Публичной библиотеки Петербурга.

Со временем, в пылу увлечения модными идеями века, Георгий детскую сердечную веру в Божий промысел растерял. А всё сопутствующее ей отдал на алтарь революции. «Материально революция ему ничего не сулила. Он был одним из тех немногих революционеров, имевших всё: материальный достаток, власть, положение в имперской иерархии… Монах, бежавший от мира плотских соблазнов и дьявола, не мог бы дальше зайти в самоотречении ради веры, чем это сделал Георгий Чичерин», — тонко подметила американская журналистка Бесси Бити, лично знавшая наркома18.

В мировоззрении Георгия Васильевича, как видно, произошла своеобразная метаморфоза. Революционные идеи и грёзы о светлом будущем человечества Георгий фактически принял на веру. Больше сердцем, нежели умом. Прилив некой чисто эмоциональной волны порождал в нём сомнения в Боге, почему-то посылающем одних людей в ад, а других в рай. Претензии к Богу, часто сочетались у него с заявлениями о том, что христианство было явлением прогрессивным19. На закате жизни Георгий даже начнёт писать работу по истории христианства.

В молодые годы, ещё будучи студентом, Георгий Чичерин зачитывался сочинениями Белинского. «Отрекись от себя, подави свой эгоизм, попри ногами твоё своекорыстное я, дыши для счастия других, жертвуй всем для блага ближнего, родины, для пользы человечества, люби истину и благо не для награды, но для истины и блага», — призывал «неистовый Виссарион»20. Эта сентенция, подогретая высоким пафосом, напрямую перекликается с евангельским учением о самоотречении ради Христа и Его Царства. Тогдашняя, революционно настроенная интеллигенция взяла, по сути, на вооружение христианский аскетизм, но отвергла Христа, как Бога и Спасителя душ.

Христианские настроения детства и ранней юности под влиянием духа эпохи и своеобразного характера преобразовались у Чичерина в революционное подвижничество. Георгий не имел семьи. Став с 1918 года наркомом иностранных дел в правительстве Ленина, проживал в комнате рядом с рабочим кабинетом, довольствовался скудной пищей. После смерти дяди в 1904 году отказался уже тогда от принадлежащей ему по завещанию усадьбы в селе Караул на Тамбовщине в пользу двоюродного племянника Алексея Владимировича Чичерина. Известно его письмо Александре Алексеевне, супруге Бориса Николаевича, по поводу имения: «Не находишь ли ты прекраснейшим исходом, если хозяином сделается в будущем сам народ, и там, где прежде развертывалась изящная жизнь кучки немногих, теплился одинокий огонёк высшей культуры посреди мрака общего варварства, там будет общественный дом среди общественного парка, будет центр общественных собраний, науки, искусства?», — писал в 1906 году увлечённый марксизмом, тогдашний политэмигрант Георгий Чичерин21.

Прекраснодушные романтические мечтания Георгия сбылись лишь отчасти. Большевики вначале выдали охранную грамоту для усадьбы и устроили там музей, а через десять лет лишили имение музейного статуса. Наиболее ценные книги, картины, мебель, фарфор, архивы растеклись по учреждениям Москвы, Ленинграда, Тамбова. В тридцатые годы местные вандалы посягнули на фамильное кладбище, взорвали мельницу, разрушили храм. Исчезли со временем липовые и берёзовые аллеи. Погиб от пожара главный барский дом. Мог ли тогда, на заре двадцатого века мечтатель и утопист Георгий Чичерин представить себе столь печальную судьбу родных пенат и очага культуры?

Революция не отказалась от услуг потомственного дворянина, от его широчайшей культуры и редких талантов. Но до поры, до времени. Настал час, и она показала утончённому аристократу на дверь. Популярность наркома иностранных дел приобретала широкий международный размах. Особенно с 1922 года после Генуэзской конференции, где Чичерин провозгласил принцип мирного сосуществования государств с различным общественным строем и добился частичного выхода Советской России из состояния изоляции. В министерстве у Чичерина появилось много завистников, которые всеми правдами и неправдами старались выискивать какой-либо компромат на главу ведомства. Некоторым его подчинённым и членам ЦК не нравилось то, что Чичерин не одобрял кампанию чистки госаппарата, не поддерживал утверждение о неминуемой победе большевистской революции во всём мире, осуждал организацию расправ над священниками, социалистами-революционерами. Известно его ходатайственное письмо от 10 апреля 1923 года в Политбюро ЦК РКП(б) и Сталину о невынесении смертного приговора Патриарху Тихону. Чичерин доказывал, что расправа над Патриархом крайне осложнит отношения с Америкой и резко ухудшит международное положение Советской России22.

В 1928 году Георгия Чичерина посылают на лечение за границу. Заместитель Чичерина, дипломат Максим Литвинов намеревался таким образом проложить себе дорогу в кресло наркома. Георгий Васильевич хорошо понимал это. В письме к Льву Карахану, своему второму заместителю, он предельно откровенно заявил: «Возвращение в СССР есть моя ликвидация — или немедленная официальная, или фактическая с помещением для отвода глаз где-либо на юге»23.

Предположения Чичерина вскоре сбылись. Разногласия с кругом сослуживцев нарастали. Кроме того, неистовый революционер Иосиф Сталин не любил дворян и не особо жаловал интеллигенцию. Известное Шахтинское дело 1928 года, затем шумный процесс над Промпартией не без воли Сталина были сфабрикованы для дискредитации лучших инженерно-технических специалистов, для запугивания и выдавливания старой интеллигенции с ключевых постов в народном хозяйстве.

В 1930 году Георгий Чичерин повторил в какой-то мере судьбу отца. Блестящий дипломат, необыкновенно преданный своему делу, вынужден был уйти в отставку. Несмотря на настойчивые ходатайства Калинина, публикация книги Чичерина о Моцарте тоже была отставлена. По указанию свыше.

Даже на гражданской панихиде во время похорон Г. В. Чичерина 9 июля 1936 года Крестинский, другой заместитель наркома, с подачи Сталина негативно оценил работу Чичерина в иностранном ведомстве24. И только через двадцать пять лет глава советского МИДа Андрей Громыко осмелился заявить в газете «Известия» от 5 декабря 1962 года, что «Сталин извратил роль Чичерина в советской дипломатии».

Так случилось, что ныне во многих странах мира больше знают моцартоведа и ценителя изящных искусств Чичерина, нежели Чичерина-наркома. Да и в Тамбовском Доме-музее наибольшую публику собирают музыкальные гостиные с классическим репертуаром. А в Рождественские и Пасхальные дни местный хор «Преображение» на благотворительных концертах в стенах музея исполняет детские христианские сочинения Георгия.

Неодолимо временем и не ограничено пространством духовное влияние родителей. Кстати, о присутствии родителей в Тамбовском музее напоминают не только фотографии. В малом дворике посетителям показывают две мраморные плиты, перенесенные сюда из Казанского монастыря. На них скупые сообщения о днях пребывания Василия и Георгины в земной юдоли. А основную экспозицию внутри дома украшает личная Библия Георгины на французском языке, подаренная музею правнучатой племянницей наркома Натальей Дмитриевной Чичериной из Петербурга.

На «Чичеринских чтениях» в Тамбове в ноябре 2001 года Наталья Дмитриевна рассказывала, как среди её родственников долго ходил слух о том, что Чичерин, находясь в Московской больнице с тяжёлым заболеванием, уже при смерти неожиданно выразил желание причаститься. Однако вызвать священника начальство побоялось. Дабы чего не вышло.

Примечания.

1. Чичерин Б. Н. Мемуары. Т. 9. М., 1999. С. 97.
2. Цит. по: Пешков В. И. Звезда разрозненной плеяды. Тамбов. 1999. С. 94.
3. Письмо Чичерина Н. В. сыну Василию от 22.10.1851 г. Отдел рукописей РГБ. Москва. Ф. 334, карт. 12, ед. хр. 2, л.л. 29, 30.
4. Дневник Чичерина В. Н. Отдел рукописей РГБ. Москва. Ф. 334, карт. 53. ед. хр. 8, л. 9.
5. Указ. Дневник. Ф. 334, карт. 53. ед. хр. 8, л. 19 об.
6. Там же, л. 14.
7. Там же, л. 14.
8. Письмо Чичерина брату Борису от 27.04.1866 г. Отдел рукописей РГБ. Москва. Ф. 334, карт. 10, ед. хр. 11/3, л. 6 об.
9. Там же, л. 4, л. 6 об.
10. Бердяев Н. А. Собрание сочинений. Т. 3. Париж, 1989. С. 185-186.
11. Письмо Чичерина В. Н. брату Борису от 17.11.1866 г. Отдел рукописей РГБ. Москва. Ф. 334, карт. 10, ед. хр. 11/3, л. 19 об.
12. Чичерин Б. Н. Наука и религия. М., 1999. С. 23.
13. Там же. С. 21.
14. Там же. С. 22.
15. Чичерин Б. Н. Земство и Московская Дума. М., 1934. С. 56.
16. Там же.
17. Горохов И., Замятин Л., Земсков И. Г. В. Чичерин — дипломат ленинской школы. М., 1973. С. 22.
18. О’Коннор Т. Э. Георгий Чичерин и советская внешняя политика 1918-1930. М., 1991. С. 33.
19. Зарницкий С., Сергеев А., Чичерин. М., 1966. С. 9.
20. Горохов И. С. 25.
21. Цит. по: Чичерин А. В. Сокровища душевной красоты. М., 1964. С. 443.
22. Архивы Кремля. Политбюро и Церковь 1922-1925. Кн. 1. Новосибирск, Москва. 1997. С. 264.
23. Соколов В. В. Неизвестный Чичерин / Новая и новейшая история,
    1994. № 2.
24. О’Коннор Т. Э. С. 234.

Автор Попов В. А.

Тамбовский альманах № 8 (ноябрь 2009)

---